Срочно нужен гробовщик [Сборник] - Дороти Сейерс

— И это в том числе. А скажите, неужели все их акции сейчас ничего не стоят?

— Все их акции — дырка от бублика. Мой милый, дорогой сыч, простите ради Бога за фамильярность, я теперь вижу, куда вы клоните. Выбросьте это из головы. Акции Палинодов — пустые бумажки.

Волнуясь, мистер Кляч начинал слегка заикаться.

— Вы ду-у-маете, мы об этом не ду-у-мали? Шки-и-пер человек дотошный, только под ми… микроскопом их не изучал. Да и я и-ими занимался. Это поразительно! Бедняга, какие бы акции он ни купил, компания тут же ле-ле-тит в трубу. Понятно, почему он сыграл в ящик.

— Как все это могло быть?

— А он никого не слушал. Упрямый был как осел. Не признавал никаких авторитетов. И неудачи ничему его не учили.

— А куда же делись все эти пустые бумажки, остались в семье?

— Если бы! Рассеялись среди друзей и знакомых. — Круглые сизые глаза Кляча смотрели серьезно. — Обратите внимание на следующее, сэр. Мой старик дал дуба почти перед самой смертью Эдварда Палинода, гори он синим пламенем.

Кампьен кивнул, желая показать, что в какой-то мере может понять чувства поверенного Палинодов.

— Смотрите, — продолжал Оливер Охламон. — Мой партнер Шкипер ничего не слыхал о завещании Эдварда, пока не явились гарпии из налогового управления исполнить последний долг. Он очень быстро объяснил им, что к чему. По ходу дела познакомился с Палинодами и скоро был сыт ими по горло. Тут как раз явился ваш покорный слуга, и он свалил мне всех этих чудаков. Я только крякнул и преуспел лишь в одном: убедил старуху Руфь — а надо сказать, она была не такая уж бессердечная, — что ее родным будет гораздо приятней получить от нее одну живую пятифунтовую бумажку, чем десять тысяч мертвых акций, вложенных в «Булимиас» или хуже того — в «Филиппино фашенз». И представьте, она переписала завещание. Но ко дню своей смерти глупая женщина успела спустить все последние пятифунтовки.

— Понимаю. — Кампьен начал искренне сочувствовать Охламону. — А вы не могли бы показать мне список людей, получивших акции вместо наличных?

— Разумеется, мог бы. В этой папке находятся все бумаги, касающиеся финансовых дел Палинодов. Мы знаем их как свои пять пальцев, так что берите это хозяйство домой и копайтесь в нем сколько душе угодно. С мисс Руфью была та беда, что она всех любила. И всех упомянула в своем завещании: нашего старого бакалейщика, аптекаря, доктора, управляющего банком, нынешнюю хозяйку их дома, сына гробовщика — даже своего брата и сестер. Вся семья, между прочим, немного того, для меня в этом нет никакого сомнения.

Кампьен взял папку с копиями документов и, помедлив, сказал:

— Мисс Джессика упомянула сейчас «Брауни майн компани». Вы не слыхали, последние несколько месяцев эта компания как будто начала проявлять признаки жизни. Во всяком случае, ходили такие слухи.

— Ишь ты! — восхитился мистер Кляч. — А вы свое дело знаете. Я об этом услыхал сразу после смерти мисс Руфи. У нее как раз был довольно увесистый пакет этих акций. Не зря, видно, мое имя Охламон. Это ведь я ей внушил, что акции «Брауни майн» — туалетная бумага и никогда не будут годны ни на что другое. И она решила по злобе все их завещать старику, который поселился в ее бывшей детской. Один из пансионеров. Как же его зовут, кажется, Бейтон?

— Сетон.

— Да, верно, Сетон. Хотела таким образом насолить ему. Я об этом узнал, когда пошли слухи о «Брауни майн». Но слухи оказались ложными.

— Жестокая шутка с ее стороны, не так ли? — медленно произнес Кампьен.

— Да, не приведи Бог! — В темно-сизых глазах отразилось сострадание. — Я ей говорил, я всем им это говорю. А с них как с гуся вода. Я знаете что могу вам сказать про Палинодов? Мне этот тип людей хорошо знаком. Встречал их на фронте. Они все всегда анализируют, в том числе свои чувства. А когда человек анализирует свои чувства, они у него притупляются. Это абсолютно точно. Они знают, что будут думать, если кто-нибудь зло над ними подшутит. Но не знают, что в этом случае чувствует бедняга Охламон[108], потому что сами они чувствовать не способны. Усекли?

— Думаю, что да. — Кампьен с любопытством смотрел на своего собеседника. — Вы что-нибудь предпринимали в связи с этой брауни-майновской историей? Пытались как-то ее осмыслить?

— Как-то, конечно, пытались. — Он говорил со всей серьезностью. — Да, нас она насторожила. Пришло даже в голову, уж не прикончил ли капитан старуху ввиду замаячившего наследства, но потом решили — нет, пожалуй, он этого сделать не мог. Во-первых, он должен был бы знать содержание завещания, а никаких доказательств этому нет. Во-вторых, слухи об этой компании ходили в очень узком кругу. И в-третьих, по мнению Шкипера, парень в такой ситуации скорее ударит старуху бутылкой по голове, чем станет затруднять себя приготовлением отравы. Что вы на это скажете?

Кампьен представил себе капитана Сетона, и чем больше он мысленно вглядывался в него, тем меньше последнее предположение Шкипера казалось ему возможным.

— Ничего не могу сейчас сказать, — ответил он и прибавил: — Вот познакомлюсь с содержимым папки, и мы еще раз встретимся.

— Да, веселая история. Приходите к нам безо всякого стеснения. Наши клиенты, конечно, люди необычные, но не кровожадные. Между прочим, если уж вы хотите знать наше непросвещенное мнение о побоище, которому подверглась эта семья, так я вам скажу — ни у кого нет более веских мотивов отправить их на тот свет, чем у их поверенных.

Продолжая шутить в том же духе, он проводил гостя до лестничной площадки. С лица же Кампьена серьезное выражение не сходило.

— Скажите, среди ваших клиентов не затесался молодой человек по имени Даннинг? — спросил он, пожимая руку бывшему боевому летчику.

— Боюсь, нет. А что?

— Никаких других причин, кроме той, что его угораздило ночью получить удар по голове не то бутылкой, не то чем-то еще более тяжелым.

— Господи помилуй. Тот же сценарий?

— Скорее всего.

Мистер Кляч дернул себя за ус.

— Разрази меня гром, — сказал он, — но я не вижу тут никакой связи.

— И я пока не вижу, — признался Кампьен, на том новые знакомцы и расстались.

Кампьен неторопливо шагал по Барроу-роуд. Сеял чисто лондонский дождик. Капель как таковых не было, а все выпуклости на фигурах спешащих прохожих были точно пропитаны потом. За все это время выдалась наконец свободная минутка поразмыслить без помех над загадочным хитросплетением интересов, отношений, происшествий. Он шел довольно долго, прослеживая по очереди одну за другой разноцветные нити в этом перепутанном клубке. До разрешения загадки было явно еще далеко; он подошел к перекрестку, откуда одна из улочек вела обратно к дому Палинодов. Едва он ступил на проезжую часть, чтобы перейти на другую сторону, как в конце улицы появился старый фургон с черным брезентовым верхом. Кампьен остановился на середине, ожидая, когда фургон проедет. В нескольких шагах от него фургон резко вильнул в его сторону. Оторопевший Кампьен успел инстинктивно отскочить, что и спасло ему жизнь. Не сбавляя скорости, фургон трусливо покатил дальше. Попытка наезда была безрассудна и, скорее всего, преднамеренна. Кампьен меньше бы удивился, если бы этот древний тарантас вдруг рявкнул на него человеческим голосом. Придя в себя, он проводил его взглядом: не мешало на всякий случай запомнить номер.

Два брезентовых полотнища, висевшие сзади наподобие штор, мотались на ходу из стороны в сторону. В последнюю секунду, перед тем как фургон скрылся из виду, Кампьен заметил, что внутри на прыгающих бортах лежит необычайно длинная, узкая упаковочная коробка, а в темноте над ней белеет пухлое лицо женщины.

Это была Белла Макгрейв, расплывшаяся и постаревшая; фургон круто свернул за угол, ее резко качнуло в сторону, и видение исчезло.

Нахохлившаяся зловещая фигура, подпрыгивающая на длинной коробке, потрясла Кампьена сильнее, чем собственное счастливое избавление. Помня направленность ее профессиональных интересов, Кампьен с содроганием подумал, что шофер-то фургона, пожалуй, прислужник пустоглазой. И ему вдруг пришло в голову, что прислужник этот не кто иной, как Роули-сын, который не мог удержаться от соблазна решить таким образом все их с отцом проблемы.

Он так почему-то в это уверовал, что, столкнувшись лицом к лицу с отцом и сыном Пузо, мирно шагавшими по Эйпрон-стрит, в который раз за последние полчаса изумленно пожал плечами. И при этом подумал: кто бы ни был этот отчаянный шофер, он узнал Кампьена, значит, он давний знакомый, вернее сказать, противник. Из чего в свою очередь следует, что он принадлежит преступному миру. До этого случая на Эйпрон-стрит не ощущалось присутствия профессиональной преступности. И вот наконец что-то забрезжило. Кампьен с облегчением вздохнул.

14. Два стула